Гонец прибыл в Москву намного раньше посольства и живет себе в слободе у своей родственницы. И имя у него соответствующее – Иван. Знает его только гетман и я. И никаких паролей не надо. Устное сообщение можно выведать под пытками, а вот письмо нужно написать и спрятать так, чтобы никто не нашел.
В одной из мануфактурных лавок нашел я белый шелк. Дорог материал для богатых людей, но на две ленты денег у меня хватило. Свинцовым карандашом написал: «куда глаз будет смотреть – таков и результат будет». Гетман поймет: если тверд будет в союзе с царем московским, то союз состоится.
Ленточка шелковки получилась маленькая. Нашел Ивана в слободе. Велел зашить послание в рубец на подоле рубахи и отправил к гетману с обозом купцов.
1 октября из Посольского приказа наше посольство пригласили в Кремль. В комнатке рядом с Грановитой палатой нас и поместили. Дверь была специально приоткрыта, чтобы мы могли слышать, что происходит.
А происходил в этот день земский собор.
Думный дьяк изложил прошение гетмана Хмельницкого о готовности перейти под руку Московского государя с Запорожским войском и всеми служилыми казаками, и городами, имевшимися в его подчинении. И принятие гетмана Хмельницкого может грозить войной с Европой и с Польшей, в первую очередь.
Собор оказался шумный, наряду с боярами был там люд служилый разного званья со всех концов земли русской и купцы. Редко бывает такое единодушие среди русских людей, но все высказались за то, чтобы земли русские воссоединялись и даже купцы обещали помочь своими средствами, буде война какая начнется. И патриарх, и духовенство благословили царя в его благородном служении народу и земле русской.
В Переяславль царь отправил боярина Бутурлина, окольничего Алферьева и думного дьяка Лопухина. С московским посольством отправилось и гетманское посольство. Ехали долго, с частыми остановками и 31 декабря прибыли в Переяславль.
Посольство встречали с колокольным звоном, с коврами, с хлебом и солью, с большим количеством ликующих казаков.
Приветственную речь держал Переяславский полковник Павел Тетеря.
Гетман с полковниками и старшиной казацкой прибыл 1 января 1654 года. Предварительные переговоры напоминали польский сейм или же нашу Государственную Думу при необходимости принятия важных решений. Вопрос шел об автономии вновь принимаемых земель.
– Возможно, буде Переяславль поближе к Москве, плюнул бы Бутурлин на все эти переговоры, да и поехал бы к царю с предложением не принимать гетмана с его землями под руку Москвы, но приходилось терпеть, – все это мне по секрету сообщил дьяк Михаил Федоров, бывший в составе того посольства и знавший, что слова его до гетмана не дойдут, благо мы с ним состояли в отношениях доверительных и работали оба на интересы государства российского.
Насколько единодушен был земский собор в решении казацкого вопроса, настолько разноречивы была казацкая старшина в отношении подчинения московскому царю.
Часть была готова немедленно отдаться польскому царю, если тот удовлетворит их требование об увеличении численности реестрового казачества. И аргументы были такие, что поляки более цивилизованны, чем москали, только что освободившиеся от татарской неволи, и то, что казаки в составе Польше становятся европейцами, а не русскими, а если принять унию, то и в сейм можно депутатом избираться и даже в гетманы польские выйти.
Другие кричали, что подписание договора с Московским государством вызовет войну с Польшей и царь Московский слишком слаб, чтобы воевать с Польшей и защищать казаков.
Третьи предлагали заключить союз с крымскими татарами и создать мощную Крымскую автономию, которая будет грозить и полякам, и москалям.
Целую неделю утрясали положения договора, в конце концов, точку поставил гетман.
– Слухайте сюда, панове. Куда бы мы ни пошли, нас не будет как народа. Пойдем к полякам, станем ляхами и поклоняться будем католическому крыжу и причащаться будем у ксендзов. Пойдем к крымчакам, станем мусульманами и молиться будем полумесяцу, и вместо священников у нас будут муллы и муэдзины. Кроме как к московскому царю, нам идти некуда. Кто не хочет с нами, может идти на все стороны. Кто со мной, становись под мою руку.
Скрепя сердцем, недовольная старшина, боясь гетмана и своих казаков, встала под руку гетмана.
– Последнее, – сказали большинством, – записать в договор, что царь Алексей Михайлович должен дать присягу казакам в сохранении их казачьих вольностей.
Вот тут-то боярин Бутурлин и встал на дыбы, сверкая грозно очами:
– Царь российский подданным своим присягу не дает, но если он обещал сохранить казачьи вольности, то обещание свое выполнит.
Замерла казацкая старшина. Чувствуют, что перехлестнули через край. А ну как боярин встанет да уедет к царю с докладом, что принимать гетмана никак не возможно по причине того, что казаки ставят невыполнимые условия. Полетят тогда казацкие головы, много найдется охотников расправиться с ними.
Тряхнув чубами, казаки сказали, что согласны с договором.
И Бутурлин вздохнул облегченно:
– Ну что, пане гетман, на завтра назначаем раду?
– Назавтра, до полудня. Господа полковники, прошу обеспечить присутствие самых авторитетных казаков, чиновников и купцов. С Богом, панове, – сказал гетман и перекрестился.
8 января 1654 года в 11 часов собралась генеральная Рада.
Речь гетмана Хмельницкого хорошо известна всем, но и я так конспективно делал пометки:
– Господа полковники, есаулы, сотники, все войско Запорожское!